Дерьмо - Страница 53

Чтобы я стерпел такое от какого-то дерьма, от какого-то красного подонка - ну нет!

- Да, идите к себе в отель и трахайте там друг друга, пидеры ливерпульские!

Один из парней делает шаг ко мне, но другие оттаскивают его от столика, и все уходят, бормоча ругательства.

- Недоделки! - кричу я бармену. - Знаю таких. Для них кайф - это потрепаться со шлюхами да поколотить по окнам в красном квартале. А потом вернутся в номер и будут тыкать друг другу в задницу. Это же скаусеры, ливерпидеры хреновы. А виноваты во всем «Битлы»! Вот бы кого привлечь к ответу! Это из-за них нам приходится смотреть того выжившего из ума тролля с его дебильной программой! Это после них да еще после успеха «Ливерпуля» в Европе - успеха, достигнутого прежде всего благодаря шотландцам: Лидделлу, Шенкли, Далглишу, Саунесу, Хансену и другим, - ливерпидеры возомнили, что у них есть таланты. А па самом деле они - ничто! Ничто!

Бармен холодно смотрит на меня и отворачивается, как будто это я какой-нибудь гребаный урод. Наглец. Допиваю и выхожу на улицу. Иду, дрожа от холода, по узкой улочке и вдруг чувствую - кто-то рядом. Поворачиваюсь - и получаю в рожу, да так, что голова дергается. Пытаюсь среагировать, но другой парень бьет мне по яйцам, и я чувствую, как во мне поднимается тошнота. Падаю на колени, и меня рвет на мостовую.

- Мудила! - кричит кто-то.

Где же полиция... Где тут кто... Я же сам полицейский, мать вашу! Где эти жопотрясы! Что б им!

- Пошли, Дермот. Валим отсюда! - говорит один из скаусеров, и они убегают по дороге.

Я сижу. В голове шумит, глаза слезятся. Тошнота почти прошла, остановившись на том уровне, за которым тебя начинает рвать. Наконец какой-то драный вонючий хиппи помогает подняться.

- От вас, англичан, вечно одни неприятности. Расслабься, парень, это же Амстердам.

- Я не англичанин, - отвечаю я и двигаю дальше по улице. Надо убираться. - Трусливые ублюдки... только попадитесь мне на глаза...

Перехожу дорогу и едва не цепляю трамвай. Нервы - ни к черту. Ладно, я еще вернусь, и тогда этому... Я еще...

Заползаю в какой-то бар, выкуриваю гашиша, выпиваю пива. Здесь полумрак - типичная приманка для туристов. Курю, пью, потихоньку прихожу в себя. Лицо распухло.

- Это меня так скаусеры обработали, - объясняю соседу-ирландцу. - Нагрели на восемьсот гульденов. Их было трое.

Он равнодушно кивает. Большего я от него и не ожидал. Все ирландцы - шпана уголовная, кроме северных протестантов, наших братьев.

Покупаю телефонную карточку и звоню Банти.

- Как дела, Банти-милочка? Как ты?

- Оставьте меня в покое! - кричит она и бросает трубку. Есть, зачесалось. Пора в красный квартал.

Пытаюсь вставить какой-то черной шлюхе, но яйца так болят, что ничего не выходит. Испортили, суки, праздник; несколько сверхурочных часов коту под хвост. Иду и беру еще хаша. Нет, не нравится мне эта дурь. Что мне надо, так это порошок. Приклеиваюсь к двум голландцам, которые идут на вечеринку на барже. Там уже полно шпаны вроде той, что обретается в коммуне «Восход», но кокаин хорош, я такого еще не нюхал. Сообщаю об этом куколке с такой чистой кожей, что ее хочется попробовать на вкус, и она говорит:

- Ну конечно. Это же Амстердам.

В общем, я набрался под завязку. Помню, меня попросили уйти. Блейдси еще не лег. И еще меня ждала бутылка солодового виски, которую этот хрен купил в знак извинения за свое безобразное поведение накануне. Мы приговорили ее, а потом подчистили то, что еще оставалось в мини-баре в его комнате. Я кое-как добрался до своего номера, упал на кровать и провалился в сон.

...В ВЫСШЕЙ СТЕПЕНИ ИЗВРАЩЕННАЯ ПРИРОДА СУЩЕСТВА, ЗА КОТОРОГО ОНА ВЫШЛА ЗАМУЖ...

Ночью просыпаюсь от жуткого спазма, как будто проваливаюсь через собственное тело. Я дрожу и весь в поту. Шлюхи рядом нет, но яйца распухли и дико саднят. Из темноты начинают появляться предметы. Я в отеле в Амстердаме. Вспоминаю Кэрол, и страшная боль едва не разваливает меня пополам. Единственная реакция на утрату. Ощущение во рту такое, словно там поработали паяльной лампой, припаяв к небу кожу с мошонки, но когда я добираюсь до мини-бара и заливаю в горло содовой, это приводит к тому, что меня начинает выворачивать. Доползаю до кровати. Уже светлеет. Свет. Я снова в безопасности. Я в кровати.

Второй раз просыпаюсь уже к ленчу. Календарь на часах показывает, что сегодня пятнадцатое декабря. Приближается Рождество. Принимаю душ - щека распухла и побагровела, - одеваюсь и перехожу в соседнюю комнату. Блейдси еще дрыхнет. Как бревно. Без очков он наполовину слеп. Они лежат на прикроватной тумбочке.

Беру очки.

Выйдя из отеля, прогуливаюсь по прилегающим к каналу улочкам и набредаю на симпатичное угловое кафе, где можно, пусть и с опозданием, позавтракать. Вынимаю из кармана очки. Какие толстые стекла. Надеваю и, наклонившись над зеленой балюстрадой, наблюдая за расплывающимся буксиром, медленно ползущим по воде. И как только такие носят?

Как ни толсты стекла, в состязании с рифленой подошвой башмака Брюса Робертсона победитель может быть только один. Я довольно усмехаюсь, слушая, как они хрустят на булыжнике мостовой. Потом наношу удар, которому, будь он записан на пленку, позавидовал бы Том Стронак, и оправа с кусочками стекла летит в Херенграхт, где над ней смыкаются тихие воды.

Придя в отель, застаю Блейдси убитым горем. Он сидит на кровати.

- Брюс, это ты? Не могу найти очки... не знаю, куда я их положил... Вчера вечером они были на месте.

- Вчера вечером ты был пьян.

- Да, но очки-то...

- Послушай, Блейдси, я вот думаю и не могу вспомнить, что видел их на тебе.